Памяти Виктора Владимировича Юхта

Продолжим разговор о самом главном…

Познать самого себя — один из неразрешимых вопросов, издавна стоявших перед человеком. Кто может сказать о себе, что нашел ответ?
Мы уходим — в то ли же самое небытие, из которого пришли? — оставляя близким свой с годами тускнеющий образ, образ тех, кем мы когда-то являлись. Прошлое — будущее, память — забвение. Бесконечная цепь поколений, теряющаяся в Вечности. Мы часто оказываемся наедине с незнакомцем — с самим собой. Что можем мы знать о тех, кто жил с нами рядом?
В «Самопознании» Н.А. Бердяев сравнивал себя с феодалом, прочно засевшим в своем замке с поднятым перед воротами мостом… Много лет общаясь с Витей, я не помню его мост опущенным. Интеллигентный, неизменно ровный в общении, он непреклонно защищался от любой попытки вторжения в свое внутреннее пространство. Мы часто и охотно обсуждали с ним философские и филологические проблемы, но никогда не касались вопросов личного характера. Однако то, что было наглухо закрыто в непосредственном общении, неожиданно приоткрывалось в Витиных текстах, посвященных анализу творчества его любимых авторов. В своих текстах он представал человеком тонкой душевной организации, глубоко чувствующим, очень ранимым. Что, вероятно, и объясняло его чрезмерную закрытость.
Обратимся к его эссе. «Иосиф Бродский любит повторять: «Жизнь коротка и печальна. Ты заметил, чем она вообще кончается?» (С. Довлатов. Записные книжки.)» Этим эпиграфом начинается статья Виктора Юхта «Два слова о главном (Рассказ С. Довлатова «Жизнь коротка»)». Это эссе было последним из шести его текстов, опубликованных в философско-культурологическом альманахе «Вторая Навигация». Эссе вышло 14 лет назад.
В центре повествования С. Довлатова фигура русского писателя Ивана Владимировича Левицкого, давно живущего за рубежом. На самом деле речь в довлатовском рассказе идет о Владимире Набокове. В своей статье Витя виртуозно анализирует как поэтику повествования Довлатова, так и созданный им психологический портрет писателя Владимира Набокова. В центре рассказа тема обреченности человеческого существования, невозможность даже перед лицом приближающейся смерти прорваться через шелуху условностей, штампов, банальностей, мелких страстей и расчетов к подлинному теплому, сочувствующему человеческому голосу: «все тонет в фарисействе». И все предстает бессмысленным перед лицом неминуемого забвения, в том числе и писательская слава. Статья Вити заканчивается на очень пронзительной ноте, как мне представляется, глубоко интимной и выстраданной: «…О, как мне хочется иногда из бездарно-возвышенного, беспросветного человеческого словоговорения в кажущееся безмолвие природы, в каторжное беззвучие долгого упорного труда, в бессловесность крепкого сна, истинной музыки и немеющего от полноты души тихого сердечного прикосновения!» Этой выпиской из нелюбимого Набоковым «лирического доктора с лубочно-мистическими позывами» (имеется в виду доктор Живаго из одноименного романа Бориса Пастернака. — М. Б.), пожалуй, стоит завершить несколько затянувшийся разговор о памяти и забвении, автономности человеческого существования, о жизни и смерти… Одним словом, о главном».
Что ж, теперь нам, тем, кто остался из Витиных друзей, предстоит продолжить «несколько затянувшийся разговор о самом главном».
Михаил
БЛЮМЕНКРАНЦ.

Штрихи к портрету

Когда уходит человек, мы невольно становимся глашатаями его анкетных данных.
Они, конечно, могут что-то рассказать. Но самое ли существенное? Есть люди, уход которых ощущается как прореха в мире даже теми,
кто не был близок. Когда явственно ощущается, что город лишился важной духовной опоры просто потому, что в нём больше не думает, не говорит, не молчит покинувший нас человек.
Таким был Виктор Владимирович Юхт.

Осип Мандельштам писал, что биография интеллигентного человека — прочитанные им книги. Тогда обращение Виктора Владимировича к Иосифу Бродскому, Владимиру Набокову, Борису Чичибабину, Осипу Мандельштаму что-то нам расскажут о нём самом.
Очень индивидуальный человек, не сливающийся с миром. Как-то в статье «Харьков как форма духовной жизни», шутя, но не совсем, вспомнил гравюру из старой книги, на которой изображена раковина моллюска и девиз: «Не ищи себя вовне». И всё же у этой особости были черты времени, в котором выпало жить. Стремительно уходящее из жизни поколение людей, высшей ценностью считающее книги, разговоры думающих людей, сохранение памяти. Даже само «чудачество» Виктора Владимировича, отказавшегося от компьютера и мобильного телефона, чтобы сохранить человеческий ритм жизни, попытаться успеть прочесть важные слова, сказанные до тебя, даруя им новую жизнь.
Трудно и интересно представить мир человека, родившегося в семье, где имена писателей являются не книжным знанием, а семейной историей. Мама Виктора Владимировича была любимой племянницей Татьяны Лаппы, первой жены Михаила Булгакова. Уникальные документы из архива Татьяны Николаевны были переданы семьёй в киевский музей Булгакова.
Очень важным было присутствие Виктора Владимировича в «Чичибабин-центре». Это было такое явственное ощущение связи времён. И всё же кажущееся очень простым, но таким редким присутствие в жизни безупречного человека, «рыцаря без страха и упрёка», пожалуй, важнее всего. Хочется повторить слова Василия Жуковского, сохранявшего благодарность судьбе за встречу:
О милых спутниках,
которые наш свет
Своим сопутствием
для нас животворили,
Не говори
с тоской: их нет;
Но с благодарностию: были.
Татьяна Власова.