Праздничная ёлка в плену идеологий

Трудно представить себе Новый год без празднично украшенного деревца ели или сосны; между тем отношение к этой традиции в нашем обществе только за последние сто лет кардинально менялось несколько раз.

«Рождества не надо нам!»
Считается, что обычай украшать дома к Рождеству ветками хвойных деревьев пришел к нам из Европы еще при Петре I. Правда, прижился он лишь в XIX веке — сначала в домах знати, а потом и состоятельных горожан. Классическая литература сохранила для нас множество сюжетов о детских праздниках, устраиваемых возле елки в канун Рождества. В то же время в селах, где жила тогда основная масса населения страны, никакого смысла в загромождении жилья срубленными деревьями люди не видели, а один из главных христианских праздников отмечали обрядом внесения в хату ржаного снопа — символа урожая, благосостояния и пожертвования духам предков.
Рождественская елка начала сдавать свои позиции в Первую мировую вой­ну, когда ее превратили во вражеский символ, ассоциируя с военным противником — немцами. С приходом к власти большевиков в украшении елки усмотрели уже символ религии. Одним из первых декретов церковь была отделена от государства, однако крупные православные праздники еще целых 10 лет оставались в календаре в качестве «особых дней отдыха», и люди могли хотя бы дома отмечать Рождество в привычном антураже, включая украшенную елку.
К 10-летней годовщине революции власти хотели продемонстрировать населению страны и остальному миру, что в СССР многое изменилось к лучшему, в том числе исчезли «пережитки буржуазного прошлого», среди которых, естественно, была и религия вместе с рождественской елкой. Справедливости ради надо отметить, что сама церковь изначально не связывала Рождество с украшением елки и даже боролась с этим привнесенным извне обрядом, считая его языческим. Но в пылу антирелигиозной кампании никто не стал разбираться в этих тонкостях, имеющих давние корни. Елке был подписан приговор как сообщнице религии. Началась массовая агитация в прессе, где празднование Рождества и связанные с ним атрибуты жестко высмеивались. Для большей убедительности в антиёлочную агитацию была включена и экологическая составляющая (хотя этот термин тогда еще не употребляли):
Не позволим мы рубить
Молодую елку,
Не дадим леса губить,
Вырубать без толку.
Только тот, кто друг попов,
Елку праздновать готов!
Мы с тобой — враги попам,
Рождества не надо нам.
В 1929-м — году «великого перелома» — «особые дни отдыха» были отменены, выходными праздниками остались только Первое мая и годовщина революции. В таких условиях отмечать негосударственные праздники людям было очень затруднительно. К тому же власти уже не только высмеивали, но и попросту запрещали устанавливать рождественскую елку. По улицам ходили проверяющие и заглядывали в окна, пытаясь выявить в квартирах хвойные деревья, украшенные горящими свечами. Нарушителей ожидали неприятности на работе. Несмотря на это, граждане в меру своих возможностей все-таки стремились отметить праздник — хотя бы с маленькой елочкой. Занавешивали окна одеялами и погружались в атмосферу праздника и домашнего уюта, которые так необходимы были людям в череде нескончаемых трудовых будней и в жестком доминировании коллективных потребностей над личными.

Вернули, да не ту

Но не зря говорят, что лучший способ побороть какое-либо явление — это возглавить его. Так в верхах родилась идея переформатировать ёлку, превратив ее из рождественской религиозной в новогоднюю советскую.
28 декабря 1935 года в газете «Правда» была опубликована небольшая заметка за подписью П. Постышева, автор которой писал о том, что елка осуждена неправильно, на самом деле она может быть прекрасным развлечением для советских детей. Далее тон статьи становится более уверенным, Постышев уже не предлагал, а настоятельно рекомендовал: «Комсомольцы, пионер-работники должны под Новый год устроить коллективные елки для детей. В школах, детских домах, в дворцах пионеров, в детских клубах, в детских кино и театрах — везде должна быть детская елка! Не должно быть ни одного колхоза, где бы правление вместе с комсомольцами не устроило бы накануне Нового года елку для своих ребятишек».
Такой крутой поворот в «елочной» идеологии вызвал радостную растерянность у читателей. Впрочем, все понимали, что если идея «пропечатана» в самой «Правде», значит, наверху о ней уже осведомлены. По воспоминаниям современников, близких к власти в те времена, Постышев, бывший в тот момент вторым секретарем ЦК КП(б) Украины, предварительно озвучил идею возвращения елки в разговоре со Сталиным. Тот ее одобрил и поручил Постышеву «взять инициативу на себя», выступив в прессе. Благосклонность вождя к елке-изгою могла показаться не­ожиданной только на первый взгляд. Дело в том, что идеология государства в то время начала отходить от революционного аскетизма. «Жить стало лучше, жить стало веселее» — эта фраза, произнесенная Сталиным на съезде стахановцев в ноябре 1935 года, «подсказывала», что народ уже может позволить себе некоторые развлечения и радости жизни без опасения дальнейшего порицания. Возвращение елки — прежде всего, детям — было на этом фоне очень кстати.
Уже на следующий день после выхода статьи в «Правде» началась активная информационная кампания в поддержку елки, причем именно новогодней, а не рождественской. Люди могли уже не скрываясь покупать и устанавливать елки в своих квартирах, что они с удовольствием и делали. А вот официальную большую елку с массовым праздником для детей успели организовать в канун 1936 года только в Харькове, куда Постышев направил телеграмму с соответствующим указанием. На тот момент он уже не был секретарем Харьковского обкома, работал в Киеве, но в «первой столице» оставались его коллеги по работе с детьми, поэтому праздник во Дворце пионеров удалось организовать буквально в считанные дни. Лишь через год подобные мероприятия по­явились в других городах.
Словом, елку детям вернули, но уже не рождественскую, а новогоднюю. Елка стала нести новое содержание. Изменились ее украшения — вместо ангелочков на ветвях появились фигурки тракторов, красноармейцев и рабочих, а рождественскую звезду на верхушке заменила пятиконечная красная звезда. Со временем в ряд новогодних атрибутов вписалась Спасская башня московского Кремля, куранты и т. п. Елка несла детям политическую идеологию, хотя и ненавязчиво.
В феврале 1938 года Павел Постышев был арестован и спустя год расстрелян как троцкист и агент японской разведки. Но «возвращенную» им елку запрещать не стали. Более того, в литературе активно создавалась видимость, что ёлка всегда была именно новогодней — даже Ленин в Сокольниках устраивал ёлку для местной детворы якобы именно под Новый год, хотя на самом деле это происходило в канун Рождества.
Сегодня нам уже нет необходимости скрывать от окружающих свои предпочтения в праздновании Рождества. Но связано оно в нашем представлении именно с древними атрибутами — кутьей, снопом-дидухом и т. д. А ёлка, доставшаяся некогда светскому празднику — Новому году, так при нем и осталась. Может, с той только разницей, что теперь мы уже не стремимся непременно принести в дом целое живое дерево, — экологические мотивы, упоминаемые в стихах-агитках 1930-х, вы­шли на первый план: «Не дадим леса губить, вырубать без толку!»