Преградившие дорогу смерти

Тридцать пять лет прошло с тех пор, когда Чернобыльская трагедия прозвучала на весь мир.
Многих, переживших эту катастрофу, уже нет в живых. Но многие остались. Они помнят, как это было…

«Мирный атом» вырвался из-под контроля…
В 1.23 ночи 26 апреля 1986 года на Чернобыльской АЭС произошло ЧП. Как выяснится позже, на четвертом энергоблоке Чернобыльской АЭС проводились внеплановые испытания турбогенератора в режиме свободного выбега. Советские энергетики готовились доложить партии и правительству об очередном достижении науки, приуроченном к государственным праздникам. Возникшая нештатная ситуация привела к самой масштабной в истории атомной энергетики катастрофе — во время испытаний произошли по­очередно два взрыва ядерного реактора, в воздухе оказалось 8 из 140 тонн ядерного топлива, а многотонные бетонные обломки реактора разбросало на сотни метров. «Спустя много времени, специалисты МАГАТЭ оценят, что эквивалент взрыва четвертого реактора ЧАЭС был равен пятистам хиросимских бомб, а суммарный выброс радиоактивных веществ равен пятидесяти миллионам кюри», уточняет Владимир Михайлович Корнийчук, возглавлявший тогда ГУ МВД в Киевской области.
Что послужило причиной этих взрывов? Теперь уже никто не скажет, даже те, кто знал наверняка, — их давно нет в живых. В семейном архиве академика Валерия Легасова сохранились записи телефонных переговоров оператора АЭС с его сменщиком. Дежурный оператор кричит: «У меня здесь записаны мои действия на случай нештатной ситуации, но здесь все зачеркнуто!» Второй отвечает: «Действуй по зачеркнутому!» Ну что тут скажешь. Академик Легасов был первым и долгое время единственным ученым, работавшим на станции с первых часов аварии. Он тщательным образом изучил причины и отлично осознавал последствия катастрофы. Сам он семь раз выезжал в Припять, проводя возле реактора по четыре месяца кряду, схватил дозу радиации, превышающую 100 БЭР. Это он предложил «закупорить» жерло реактора смесью свинца, цинка и глины, чтобы прекратить поступление радиоактивных нуклидов иода и цезия в атмосферу, чем, по сути, спас всю Европу от радиоактивного заражения. Впоследствии, осознавая масштабы трагедии, он добровольно ушел из жизни 27 апреля 1988 года, ровно через два года после катастрофы.
Сразу после взрыва к месту аварии рванули экипажи местной, Припятской, пожарной охраны. Поднявшись на разрушенную взрывом крышу четвертого энергоблока, огнеборцы принялись заливать бушующий пожар пеной и водой, даже не подозревая, что все они, по существу, уже обречены. Уже через час бойцы пожарных расчетов стали терять сознание, получив сверхвысокую дозу радиации. А в то время, когда они укрощали взбесившийся «мирный атом», внизу, у стен АЭС, уже стояли в оцеплении милиционеры Припятского ГОМа, обеспечивая своим товарищам беспрепятственную работу. К 8 часам утра 26 апреля были госпитализированы 49 пожарных и 38 милиционеров с диагнозом «острая лучевая болезнь». То есть этот диагноз был поставлен позже. А изначально всем был поставлен диагноз: отравление продуктами горения!
Василий Игнатенко — спасатель в составе МВД, который одним из первых подошел к разрушенному от взрыва атомному реактору, вечером того же дня вместе с 28 другими пожарными был госпитализирован в Московскую радио­логическую больницу, где скончался 13 мая в возрасте 25 лет. Его жена Людмила, все это время ухаживавшая за ним, была на шестом месяце беременности… Через месяц Людмила родила 7-месячную девочку. Ребенок прожил всего 4 часа, у нее диагностировали врожденный цирроз и повреждение легких.
Позже, врачи скажут, что все время, пока Людмила ухаживала за мужем, по сути, она находилась рядом с реактором мощностью в 1600 рентген, что в несколько раз превышало смертельную дозу.

На смену первым, вставшим на пути у смерти, прибыли другие. Одной из важнейших задач правоохранительных органов тогда было не допустить паники среди населения. А после того как приняли решение об отселении жителей из 30-километровой зоны, на МВД возложили функции исполнителя эвакуации. Власти понимали, что многие из тех, кому пришлось поспешно оставить свои жилища, вскоре попытаются вернуться домой, а кто-то будет стремиться проникнуть на отселенные территории за наживой. Мародеры брали все, что плохо лежит. От конфет и спиртного — в магазинах до тяжелой техники — в хоздворах. Дежурство в «зоне», как вскоре стали называть загрязненную территорию, несли сводные отряды милиции различных районов и областей. После того как города и села опустели, на территории в 477000 га остались только правоохранители. Патрулирование велось на всей зараженной территории и днем и ночью. 12000 сотрудников милиции работали над ликвидацией последствий аварии на Чернобыльской АЭС.

Наши в Чернобыле

Так был создан и харьковский отряд. «Здесь не обошлось без казусов, — вспоминает Владимир Степанович Карякин, руководитель Харьковской областной Ассоциации ветеранов МВД Украины, который в то время был направлен в зону отчуждения и возглавлял отдел по социальной и воспитательной работе, — на каждый райотдел города и области была наложена разнарядка — по пять сотрудников откомандировать в распоряжение командования отряда. Но в день отправки на место сбора, по разным причинам, заявленный сотрудник мог не явиться, и вместо него отправляли другого. Поэтому, когда отряд уже отправился в сторону Киева, никто толком не знал, а кто же, собственно, является членом отряда? Списки тех, кто отправился в опасную командировку, составлялись уже «по факту», то есть после прибытия на место. Командировочных предписаний никто не получал». Впоследствии это даст о себе знать… А пока на подобные мелочи никто не обращал внимание — необходимо было выполнять приказ и долг перед Родиной.
Харьковчане прибыли на место аварии практически сразу после трагедии. Уже 3 мая в Припять отправилась первая группа харьковских милиционеров. Вначале это были милиционеры-водители со своими служебными машинами. Всего выехало десять человек. В их задачу входило сопровождение грузов и колонн. Они пробыли в тогда еще десятикилометровой зоне до конца мая. 28 мая, после решения коллегии МВД Украинской ССР в МВД СССР, в Харьков пришла шифровка «красная» (как ее называли в узких кругах) — в ней содержался приказ, после чего в Чернобыльскую зону выехала вторая группа харьковских милиционеров, всего 28 человек. В состав этой группы входил Сергей Трофимцов, оперативник уголовного розыска. Он рассказал, что в задачу харьковчан входила охрана трех блокпостов, перекрывающих въезд в Чернобыльскую зону: КПП «Старые Соколы», «Дитятки» и «Диброва», харьковчане на этих постах сменили киевских коллег. Руководил этой группой тогда подполковник, а впоследствии начальник областной ГАИ полковник Чернецкий, к сожалению, уже ушедший из жизни.
Кроме охраны, наши земляки принимали участие и в организации эвакуации местных жителей, на которой, кстати, тоже настоял уже упомянутый нами академик Валерий Легасов. С болью в сердце вспоминают ветераны те трагические и одновременно героические события: толпы жителей Припяти и близлежащих сел, покидающие свои дома с нехитрым скарбом в руках, еще не верящих, что уходят они навсегда.
— Колонны автобусов от Припяти до ближайшего Чернобыля растягивались на многие километры, — рассказывает Владимир Карякин.
Всего в те напряженные месяцы из зоны было эвакуировано 115 тысяч человек! Сергей Трофимцов провел в зоне долгие четыре месяца, а многие его товарищи проработали там по году и даже полтора! Очень многие из них уже не с нами. Забрал Чернобыль самых лучших. Сам же Трофимцов тоже получил «благодарность» от Родины: помимо подорванного здоровья, он еще и лишился права на… квартирную очередь. Руководство харьковской милиции решило, что, коль он служил приписанным к ГУВД Киевской области, то и на квартирной очереди пускай там стоит. Долгие месяцы ему пришлось потратить, чтобы восстановиться в списках квартирной очереди. Но это будет позже. А тогда Трофимцов об этом даже не думал.

Привкус смерти…

Дорога в Чернобыль была тяжелой. Городское руководство предоставило милиционерам старенькие автобусы. К тому времени уже морально устаревшие, они не были предназначены для дальних перевозок пассажиров. И не просто одних пассажиров. Все милиционеры (а их было ни много ни мало, почти двести человек) везли с собой какие-то вещи, продукты питания в дорогу и на первое время. То есть автобусы были забиты под завязку. В долгом пути не то что просто прикорнуть, ноги вытянуть было невозможно! Дорога заняла почти сутки. Милиционеры приехали в Чернобыль уже глубокой ночью. Они прибыли для смены своих сумских коллег. Разгрузка и заселение по месту пребывания заняли остаток ночи, а наутро милиционеры должны были принимать посты. Надо сказать, что работа сводных отрядов была организована по принципу районных отделов. Есть руководство отдела: начальник, его замы и так далее. Есть постовые милиционеры, патрульная служба, оперативники розыска, следственный отдел. Начальники отделов и командиры взводов. В обязанности отряда входили охрана объектов, патрулирование маршрутов, профилактика правонарушений, борьба с преступностью и мародерством. Всё, как в обычном райотделе. Вот только место работы необычное. Страшное место. О степени опасности, с которой столкнулись ликвидаторы, красноречиво говорит рассказ Владимир Карякина: «В нашем Харьковском пожарно-техническом училище для выполнения особых заданий были отобраны группы курсантов. Физически сильных, выносливых. Таких, которые могли, что называется, стойко вынести все тяготы и лишения… И особое задание для них нашлось. На их долю выпала самая опасная и тяжелая работа — убирать с крыши реактора лопатами куски радиоактивного топлива, выброшенного взрывом наружу. Словом, смертники, потому что там радиация была ужасной. Однако вскоре стало ясно, что люди не в состоянии выполнять такую работу».
К слову, согласно архивным данным, изначальный норматив пребывания на крыше с кусками урана составлял десять минут. Потом руководство ликвидации аварии поняло, что десять минут — это запредельно много. Сократили время до пяти минут. Но и это тоже оказалось много. В итоге боец мог находиться в «грязной» зоне не более двух с половиной минут. Но и этого времени было достаточно, чтобы за несколько дней нахвататься радиации до запредельной дозы. Страна стала использовать машины-роботы, способные работать под дистанционным управлением, чтобы сократить до минимума пребывание людей в зоне повышенной радиации. Так вот, возвращаемся к рассказу Владимира Степановича Карякина: «Зашел я как-то в цех, где ремонтировали этих роботов. Стоят три таких красивых машины, а между ними ходят инженеры в белых халатах, затылки чешут. Спрашиваю, мол, что случилось? Отвечают — не выдержала импортная электроника нашей радиации, умерла. А ночью случилась гроза. Где-то поблизости ударил разряд молнии и… Одна из этих машин спонтанно включилась. Стала неуправляемо ездить по цеху, круша все на своем пути. А её никто не может ни остановить, ни выключить! С ума сошла машина! Электронные часы, тоже сразу выходили из строя. Мой коллега и товарищ Михаил Сидоренко по прибытии домой в Харьков отнес свои электронные часы в ремонт, а ему там сказали, мол, ремонтировать нечего, здесь все микросхемы расплавились…» Вдумайтесь, специально сконструированная техника выходила из строя, не выдерживая такого высокого уровня радиации. А наши люди работали! Вручную выбирали куски урана, стояли на блокпостах, управляли техникой… И все уже знали — смерть вокруг, она везде!
Как вспоминает Александр Степанович Полянский, ветеран милиции, глава правления ГО «Ассоциация Чернобыль» и участник тех событий: «Утром встанешь — благодать! Воздух свежий, зорька ясная! А на губах привкус йода…» Вот такой он, привкус смерти! К тому времени, когда наши милиционеры прибыли в зону, уже стало известно, что в больницах скончались более тридцати участников ликвидации, той самой первой волны. Уже был подтвержден диагноз ОЛБ (острая лучевая болезнь) различной степени еще у 134 человек. Каждый, кто там был в это время, надеялся, что его минет такая судьба, но кто мог дать гарантию? А ведь ехали они туда не за славой, не за деньгами или наградами. Они еще даже не знали, что правительство назначило им надбавку к зарплате. Никто из них еще ничего не знал, кроме того, что только они и никто больше не сможет сделать эту работу. Никто из них не струсил, не спасовал, не сбежал домой. Просто, так были устроены тогда наши люди: если не я, то кто?
26 июля харьковский сводный отряд должен был отправляться домой. Им на смену должны были приехать их коллеги из другого региона. Харьковчанам предложили выбор: вы можете выехать, как условлено, 26-го. Но тогда на пять дней ваши товарищи из киевских отделов снова должны будут заступить на боевой пост. А им и так досталось больше всех. Выручайте, ребята… И они остались. Остались еще на пять губительных дней. Им никто не мог приказать, они сделали это по собственному выбору.

Возвращение

Потом было возвращение в родной город, опять привычная рутинная работа. А затем начались проблемы со здоровьем. Головные и суставные боли, повышенное давление, неврозы, одышка. Врачи отмахивались, дескать, знаем, пьете, небось, слишком много. Да, и об этом нужно говорить вслух. Кто-то пытался заглушить боль или побороть бессонницу с помощью алкоголя. Не безразличие ли державы к судьбам своих героев было тому причиной? Очень трудно было доказать возникновение хронических заболеваний с пребыванием в Чернобыльской зоне. Но доказывали, поскольку имели на это право. В конце концов, правительство страны признало очевидное. Ликвидаторам аварии стали назначать обследования, появились первые больницы для ликвидаторов последствий аварии на Чернобыльской АЭС, появились понятия — «чернобылец» и «чернобыльская группа инвалидности». Участники ликвидации последствий катастрофы были выделены в отдельную категорию и наделены льготами.
Был период, когда чернобыльцы действительно ощущали поддержку государства: для них были созданы специальные больницы, где они проходили полноценное лечение; им предоставлялись путевки в санатории со специальными условиями и питанием для восстановления здоровья; были назначены достойные пенсии и различные льготы. Но, как говорится, — все хорошее когда-нибудь кончается. В последнее время беззаветно храбрые люди все чаше остаются со своими проблемами один на один. Взять, к примеру, оплату коммунальных платежей. Да, чернобыльцам полагается льгота, ее никто не отменял. Но лишь в пределах социального минимума! Все, что выше — плати как все! Да, им полагаются бесплатные путевки в санатории. Но лишь в пределах социального минимума! За все, что выше — доплачивай! Да, им выплачивается дополнительная сумма на оздоровление. Целых 150 гривен в год! Да, им полагаются бесплатные продуктовые наборы. Но если стоимость этого набора в 1990 году составляла 393 рубля при средней цене за килограмм колбасы — 2 рубля, то сегодня эта стоимость составляет… 393 гривни, при средней цене такой же колбасы — 150 грн! Когда эти люди отдавали свое здоровье и жизни, спасая не только свою страну, но и всю Европу, они не отмеряли жизнь и здоровье пределами социального минимума, отдаваясь без остатка. Но это еще не все. Новое руководство страны решило сменить старые удостоверения ликвидаторов аварии на Чернобыльской АЭС на удостоверения нового образца. Цели данного мероприятия благородные — очистить списки ликвидаторов чернобыльской катастрофы от самозванцев. Но, по словам Владимира Карякина и Александра Полянского, для сотрудников правоохранительных органов это стало проблемой — ведь, как вы помните, командировочных предписаний у сотрудников милиции, несших службу в зоне отчуждения, не было. В свете тех событий — это посчитали мелочью, не заслуживающей внимания. А теперь многие ветераны не могут доказать свою причастность к великому подвигу и отстоять свое право хотя бы на те крохи, которые нынешнее правительство великодушно приготовило для героев, ставших уже ненужными. Владимир Карякин рассказал, что он сам доказал свое участие в ликвидации последствий лишь благодаря статье о зоне отчуждения под его авторством, опубликованной в газете в то время. Руководство новой Национальной полиции ничего поделать не может или не хочет! Ведь фактически Нацполиция не является правопреемником милиции! Вот такой юридический казус.
К 1991 году официальное количество смертей, связанных с ликвидацией последствий аварии на Чернобыльской АЭС, превысило четыре тысячи. Всего в ликвидации участвовало более шестисот тысяч человек. В середине 2000-х годов профессор Мюнхенского университета Эдмунд Ленгфельдер и международная организация «врачи против атомной войны» оценивали число погибших на тот момент ликвидаторов от 50000 до 100000 человек. А общее количество людей, подвергшихся облучению, по разным оценкам, достигает 9000000 человек! Сколько из них еще осталось в живых? На сегодняшний день в Харькове и области проживает 828 бывших сотрудников милиции — участников ликвидации. 447 из них — инвалиды первой и второй группы. Сколько их должно еще умереть, чтобы государство вспомнило о них и их подвиге? Или, наоборот, забыло навсегда?
Фото Сергея Савченко
и Владимира Карякина.