Вещдок. Нежеланный ребенок. Экспертиза напоминала кошмарный сон
История, о которой мы хотим сегодня рассказать, произошла ровно пятьдесят лет назад. И хотя мы предполагаем, что к сегодняшнему дню в живых не осталось никого, кто был посвящен в подробности тех событий, мы вынужденно не указываем настоящих имен и фамилий. Кому-то, может, покажется фантастической выдумкой то, о чем мы расскажем, но поверьте нам — всё было на самом деле…
Обыкновенная семья
Жила-была обыкновенная семья Дьяченко. Муж Иван и жена Людмила. Осенью 1971 года в семье появилось прибавление: девочка, названная в честь бабушки — матери Людмилы, Татьяной. В общем, нормальная советская семья. Иван трудился на заводе, Людмила пестовала дочь. Недолго, правда. Проблема возникла сразу после родов. Оказалось, что у матери нет молока. Некоторое время Людмила вскармливала ребенка на дому всякими смесями, а ближе к зиме ребенка определили в ясли. Все правильно — в этих дошкольных учреждениях работали настоящие профессионалы, знающие, как правильно ухаживать за грудничками. Сама же Людмила оставалась дома, восстанавливаясь после трудных родов. Все, казалось бы, было хорошо, но ближе к зиме ребенок стал болеть. Маленькая Танечка все время плакала. Ни работники яслей, ни педиатры не могли найти причину постоянного плача. Все понимали — ребенка что-то беспокоит, но понять, что же именно, никто не мог. А сама малышка, понятное дело, не могла рассказать взрослым дядям и тетям, папе и маме, что с ней не так.
Постоянный круглосуточный плач ребенка изводил всех — и нянечек в яслях, и родителей. К тому же на теле ребенка появились какие-то странные красные пятнышки — сыпь, природу которой тоже никто не мог объяснить. Впрочем, сама Людмила говорила всем, что ребенка, скорее всего, искусали… клопы. Переполошившиеся воспитатели и нянечки в яслях провели дезинсекцию во вверенном их попечению учреждении, хотя, кроме маленькой Тани Дьяченко, клопы больше никого не кусали. Людмиле с Иваном было предложено купить средство для борьбы с домашними паразитами — скорее всего, клопы завелись в их доме. Иван послушно пошел в хозяйственный магазин и купил флакон хлорофоса — в те времена это была самая доступная отрава против клопов и прочих кусачих насекомых. Тем не менее странная сыпь на теле ребенка не исчезала, а красных пятнышек появлялось все больше. Кто-то высказал предположение, что у ребенка аллергия на какие-то компоненты продуктов, которыми кормили детей в яслях, но определить аллерген опять-таки не смог никто.
Ближе к Новому году Танечка стала затихать. Она угасала на глазах. Январской ночью нового, 1972 года Иван, измученный постоянным недосыпом, вдруг проснулся. Проснулся потому, что дочь не плакала. Склонившись над колыбелькой, он прислушался. Несколько секунд стоял, не веря себе, а потом истошно закричал — девочка была мертва. Проснувшаяся Людмила долго не могла успокоить мужа, а когда, наконец, Иван пришел в себя, послала его к телефону-автомату — вызывать участкового педиатра. Врач пришла уже утром. Засвидетельствовав смерть ребенка, она велела сообщить о случившемся в милицию. К её удивлению, Людмила воспротивилась этому. Она полагала, что вызывать милицию ни к чему, что смерть ребенка наступила от какой-то болезни и достаточно будет, если участковый врач-педиатр просто выдаст справку о смерти, чтобы ребенка можно было как положено похоронить. Но закон есть закон. Если человек — неважно, грудной ребенок или глубокий старик — умирает по неизвестной причине, он должен подвергнуться судебно-медицинскому или патологоанатомическому исследованию. Людмила была категорически против какого-либо вскрытия. Участковому педиатру пришлось самой сообщить в милицию о смерти ребенка. Прибывшие на вызов милиционеры с трудом вырвали безжизненное тельце умершей девочки из рук матери. Труп ребенка был доставлен в морг областного бюро судебно-медицинской экспертизы. Вскрытие было назначено на следующий день.
Такого опытный судмедэксперт не видел никогда…
Наутро судмедэксперт при вскрытии тельца ребенка, почувствовал какой-то нехарактерный эффект. Словно острый, как бритва, скальпель наткнулся на какой-то твердый предмет. Через минуту эксперт услышал звук, как будто металл трется о металл. А еще через несколько секунд он извлек из легкого ребенка… швейную иглу! А потом еще одну, а потом еще. И еще, и еще… Труп маленькой Тани был подвергнут рентгеноскопическому исследованию. Оказалось, что крошечное тельце буквально нашпиговано стальными швейными иглами! От испытанного шока опытный, видавший виды эксперт едва не потерял сознание. Такого он не видел никогда! Впоследствии из тела Тани было извлечено… сорок две иглы! Иглы были везде: в брюшине, в печени, в легких, в позвоночнике… Всем, кто участвовал в экспертизе, казалось, что они видят какой-то кошмарный сон. Но это было только начало. На следующий день химическая судебно-медицинская экспертиза назвала причину смерти ребенка. Таня Дьяченко умерла от… отравления хлорофосом. Кто мог подвергнуть ребенка такой страшной, изуверской пытке? Кто мог дать девочке смертельную отраву? Прокуратура вынесла постановление о задержании родителей Татьяны Дьяченко — Ивана и Людмилы. Начались допросы.
И Иван, и Людмила категорически отрицали свою причастность к страшной смерти дочери. Но если Иван не допускал и мысли о том, что девочку могла умертвить его жена, то Людмила заявила, что Иван вполне был способен на это. Или, может, если не он сам, то его мать. В доме Дьяченко был проведен обыск. При обыске было найдено несколько швейных игл, но что это объясняло? Ровным счетом — ничего. В каждом доме обязательно найдется хотя бы с полдюжины швейных иголок. Такой же обыск был проведен и в доме родителей Ивана. Результат был тот же — несколько швейных игл в коробочке для швейных принадлежностей. Иглы, изъятые из тела ребенка, и те, которые были найдены во время обысков, были отправлены на экспертизу в Институт металлов. Но и это ничего не дало. Был проведен только сравнительный анализ, который установил, что иглы были изготовлены на разных предприятиях. И еще. Иглы, найденные в теле ребенка, находились там довольно-таки длительное время — примерно два-три месяца.
Вот чем объяснялась природа странной сыпи и постоянного плача младенца! Сорок две иглы, воткнутые в тело Тани, оставляли на коже маленькие красные пятнышки и причиняли ей страшную, непрерывную боль. Трехмесячная малышка не могла пожаловаться на боль, не могла рассказать никому о том, что с ней сделали люди. Теперь другим людям предстояло найти того, кто подверг ребенка страшной, нечеловеческой пытке. Но как это сделать?
Главные подозреваемые — родители девочки, категорически отрицали свою вину. Никаких улик, указывающих на их причастность к страшному преступлению, найдено не было. Под подозрение попали работники яслей, где содержалась Танечка, и родители Ивана. К тому же на последних точно указывала мать умершей девочки — Людмила. Она заявляла, что родители Ивана были против их брака, что рождению внучки они были совсем не рады, и вообще… Приехавшие с Львовщины родители Людмилы тоже не очень лицеприятно отзывались о своих сватах, предполагая, что они вполне могли расправиться с ни в чем не повинным ребенком таким ужасным способом. Но как, когда? Ведь для того, чтобы ввести в тело ребенка сорок две(!) иголки, нужно много времени, а по свидетельству все той же Татьяны, её свекровь навещала внучку не чаще одного раза в месяц, а свекор и того реже! И как в организм ребенка попал хлорофос? Следственные мероприятия результатов не дали, следствие зашло в тупик. Было решено найти магазин, в котором была куплена большая (не менее пятидесяти штук) партия швейных игл. Такой магазин был найден, на это ушло больше месяца, но продавщицы никак не могли вспомнить, кто покупал иголки. Вроде бы, какая-то женщина, но как выглядела? Вроде бы не старая, а может, и не молодая? Нет, никто вспомнить не мог. Кого-то из оперативников осенило — а что, если показать продавщицам женщин в одежде Людмилы и её свекрови? В гардеробе обеих подозреваемых была найдена одежда, которую они могли надевать в начале октября (именно тогда были куплены иглы). В этой одежде были сфотографированы две сотрудницы УВД, по возрасту и комплекции схожие с Людмилой и её свекровью. Результат был, но в суд с ним идти было нельзя: одна из продавщиц «опознала» сотрудницу милиции, одетую в осеннюю одежду Людмилы. Но вот беда, Людмилу она опознать не смогла. Одежду запомнила, а ту, которая была одета в эту одежду — нет! Но одежда — это было уже что-то. За Людмилу взялись всерьез. Практически ни у кого не возникало сомнения в том, что Людмила знает больше, чем говорит. Но Людмила упорно твердила одно и то же: к смерти своей собственной дочери она не имеет никакого отношения, а виновен в этом, скорее всего, её муж и его родители! А одежда? Мало ли что одежда… Кто угодно мог быть одет в такую же курточку, как у Людмилы. Советская легкая промышленность навыпускала тысячи таких курток! Так прошла зима, наступил март. Следствие топталось на месте. Но все тайное однажды становится явным. Как ни странно, но раскрытию страшного преступления посодействовали… клопы!
В один из мартовских дней следователь прокуратуры, проводивший расследование, решил потравить клопов, которые поселились в его кабинете. Распылив отраву, он поставил баллон с хлорофосом на стол, а сам вышел в коридор. В это время к нему на допрос привели Людмилу Дьяченко. По её внешнему виду было заметно, что она напряжена до предела и находится на грани срыва. Следователь предложил Людмиле подождать несколько минут. Она не понимала причину ожидания и от этого нервничала ещё больше. Когда же ей было предложено пройти в кабинет, она увидела баллон с хлорофосом! И вот тогда её нервы сдали. «Убейте, расстреляйте меня! — закричала она. — Это я убила своего ребенка!..» Истерика закончилась довольно скоро. Не прошло и часа, как преступница стала давать признательные показания.
Она приехала в Харьков пару лет назад из Львовской области. Вначале хотела поступить в институт, но провалила экзамены. Устроилась работать на один из харьковских заводов, где и познакомилась с Иваном. Жизнь в общежитии ей довольно скоро наскучила, а Иван оказался настойчивым ухажёром. Людмила прикинула: а почему бы и нет? Нет, Ивана она не любила. Он ей даже не нравился. Но у него было свое собственное жилье. И это оказалось решающим в вопросе — выходить замуж или нет? Выйду за Ивана, пропишусь, а там, потом, как-нибудь отсужу у него квартиру — так думала Людмила. О том, что у них с Иваном могут быть дети, она как-то не подумала. И надо же, почти сразу после свадьбы забеременела. Она не хотела этого ребенка. Несколько раз подумывала: хорошо бы избавиться от плода, но очень опасалась за свое здоровье. Пока решалась — сроки прошли, и об искусственном прерывании беременности уже не могло идти и речи. Пришлось рожать. Родившуюся дочь сразу решила сжить со свету. С этой целью вонзала в тщедушное крохотное тельце иглы, полагая, что внезапная смерть ребенка не вызовет ни у кого подозрений. Пытка иглами продолжалась не менее двух месяцев. Но Танечка не умирала. Она только плакала, взывая своим безутешным плачем о помощи. Увы, никто не смог понять бессловесного младенца. Когда же Людмила поняла, что ребенок умирать не собирается, она увидела баллон с хлорофосом, купленный Иваном. Улучив момент, когда, кроме неё и дочери, никого в доме не было, она вдула в плачущий ротик почти полбаллона отравы. На несколько мгновений Танечка перестала плакать, лишь недоуменно взглянула в лицо своей убийце. С этого момента она стала слабеть. Через пару дней Людмила повторила экзекуцию. Вскоре ребенок все-таки умер. Людмила не испытывала ни раскаяния, ни угрызений совести. После её откровений у следователя чуть не случился сердечный приступ, а она же, вернувшись в камеру, спокойно уснула.
Это не укладывалось в сознании
Назначенная судебно-психиатрическая экспертиза установила диагноз — шизофрения. Опытные специалисты видели пред собой абсолютно здоровую, вменяемую женщину, но они не могли поверить, что здоровый вменяемый человек способен на такое ужасное злодеяние. Нет, это не укладывалось в сознании. Видимо, поэтому и был поставлен такой диагноз. Летом 1972 года состоялся суд. Постановлением областной судебной коллегии Людмила Дьяченко была направлена на принудительное лечение в одну из психиатрических клиник. Вполне вероятно, что мать-убийца выписалась из клиники лет через пять, «излечившись» от своего недуга. Нам неизвестна её дальнейшая судьба, но мы вполне можем допустить, что до недавних пор рядом с кем-то из нас жила эта… не можем назвать её женщиной. А может, живет и сейчас.
Авторы выражают благодарность Харьковскому юридическому университету, предоставившему материалы для этого очерка, в частности Сергею Александровичу Когуту, хранителю памяти музея криминалистики.