Бесконечная дорога домой, приведшая к закономерному концу

В конце июля 1991 года в своем домовладении на одной из окраин Харькова был обнаружен труп Нины Тарасевич. Мертвую женщину нашли соседи. Она была задушена. А перед этим — изнасилована…

Поезд привез его в Харьков
Жители поселка Красный Октябрь заметили дым, сочившийся из окон соседнего дома, принадлежащего Нине Тарасевич. Встревоженные соседи вызвали пожарных, а сами, не дожидаясь прибытия огнеборцев, бросились к горящему дому. Впрочем, оказалось, что пожара как такового не было. Дымилась тлеющая куча тряпья на полу в спальне. Чадящие тряпки были вынесены во двор, а потом то, что обнаружилось под ними, повергло соседей в шок. Под кучей тряпок лежал труп хозяйки. По всем внешним признакам, даже без проведения судебно-медицинской экспертизы было понятно: женщина задушена. А перед этим — изнасилована. Прибывшие на место происшествия милиционеры подтвердили версию соседей: да, действительно, в доме Тарасевич произошло страшное преступление. Дальнейший осмотр дома показал: неизвестные преступники не ограничились убийством. Скорее всего, главной целью убийц было все-таки ограбление: все в доме было перевернуто вверх дном. Убийцы что-то искали. Скорее всего — деньги и ценности. После того как труп хозяйки увезли в морг, к тщательному осмотру места происшествия приступили криминалисты. Они установили, что, кроме отпечатков пальцев самой хозяйки, в доме было полно отпечатков еще одного человека. Через пару дней стало известно имя владельца этих отпечатков. Оно давно было известно советским правоохранителям. На мебели в доме и на шее погибшей Нины Тарасевич были обнаружены отпечатки пальцев Богдана Масюры, вора-рецидивиста, недавно совершившего побег из мест заключения и находившегося во всесоюзном розыске. Правда, правоохранителей смутило то, что ранее Масюра не привлекался по «тяжелым» статьям. Его профиль был «помельче». Он трижды был судим за… кражи поросят из колхозной свинофермы. Каким же образом Масюра мог «сменить масть»?
Богдан Масюра родился в 1957 году в Дрогобычском районе Львовской области в селе, забытом не только Богом, но и советской властью. С ранних лет он был при­учен к тяжелому крестьянскому труду — помогал родителям вести большое домашнее хозяйство. После окончания восьмилетки пошел работать в родной колхоз помощником скотника на свиноферме. О продолжении учебы речь как бы и не шла. Ну, во-первых, родители не видели смысла в большой учености, а во-вторых,… ну не давались Богдану никакие науки! К пятнадцати годам он едва-едва научился читать, писать — еще хуже, а уж обо всем остальном и речи не могло быть. Что же, помощник скотника — тоже работа. Так прошло три с лишним года. За это время Богдан сумел подняться на одну ступеньку по «карьерной лестнице» — из помощников он «дорос» до скотника. В 1975 году его призвали на военную службу.
Военные очень быстро и адекватно оценили «потенциал» молодого бойца и определили ему местом службы… свиноферму в подсобном хозяйстве одного из инженерно-строительных батальонов Советской Армии. А что, служить можно — ничего незнакомого. Срок службы в сухопутных войсках СА в то время имел продолжительность два года, но Богдану пришлось задержаться еще на полгода. Незадолго до окончания срока его осудили судом военного трибунала за «неуставные отношения». На шесть месяцев он был направлен в дисциплинарный батальон. Всему виной — крайняя, необузданная жестокость «старослужащего» по отношению к младшим товарищам по службе. За эту жестокость сослуживцы дали ему прозвище, созвучное с фамилией одного из лидеров украинских коллаборационистов, активно сотрудничавшего с оккупационным нацистским режимом. Масюра на прозвище не обижался, хотя в те времена это слово было почти ругательным. Так или иначе, но домой Богдан Масюра вернулся на полгода позже запланированного. Пару недель «погулял», а потом пошел работать. В родной колхоз, на родную ферму. Скотником. Долгое время он был на хорошем счету у начальства. Исполнительный и добросовестный, он снова подрос в должности: стал старшим скотником. А потом что-то произошло. Неизвестно почему, но Богдан стал выпивать. Понятное дело — все пьют, больше или меньше. Масюра же пил «по-черному». Допивался до белой горячки. По этой причине расстроилась его свадьба с дочерью заведующего местным клубом. Впоследствии девушка ставила свечку в местной церквушке — спасибо, Бог отвел. В 1982 году Масюра попался на краже. Его задержали с ворованным поросенком. Свиненка он украл, ясное дело, на родной ферме. Его судили. Суд учел первую судимость и увещевания руководства колхоза. И приговорил Масюру к трем годам лишения свободы. Условно. Общество дало возможность Богдану одуматься и взяться за ум. Исправиться, одним словом. Масюра намека не понял. Уже через полтора года он вновь был пойман с ворованными поросятами в мешке. Теперь их было два. Второй раз Богдан был осужден уже на пять лет. Плюс «довескок» от первой судимости. Отбывать наказание Масюра отправился в одну из харьковских ИТК. Здесь он довольно-таки быстро сошелся и подружился с одним из местных «сидельцев». Бог знает, чем он приглянулся бывалому харьковскому вору Анатолию Тарасевичу по кличке Лысый? Лысый сидел уже по третьему разу и все три раза по одной статье. Он был вором и другой жизни для себя не представлял. Так или иначе, но он взял молодого воришку под свою опеку.
Прошло около семи лет, когда Масюра вышел на волю. Он не отправился сразу домой, во Львовскую область. В первую очередь навестил жену товарища — Нину Тарасевич. Лысый отправил с Масюрой письмо жене, в котором просил её принять «кореша» со всем уважением. Нина, уже уставшая от вечных «посадок» мужа, приняла нежданного гостя с максимальным гостеприимством. Три дня Масюра пил-гулял у Нины Тарасевич, на четвертый день засобирался домой. Нина предлагала ему остаться в Харькове. Её собственный сын, лишь четырьмя годами старше Богдана, работал на железной дороге, он мог помочь с трудоустройством. Ну в самом деле, говорила она, что ждет тебя на родине? Опять свиноферма? Но Масюра был непреклонен. По правде говоря, его страшила иная, без свинофермы, жизнь. Поэтому и спешил уехать из Харькова. А лучше бы остался.
Через семь месяцев после возвращения домой он был вновь приговорен к пяти годам исправительно-трудовых работ за… кражу колхозных поросят. В этот раз уехал «исправляться» за Урал. Руководство ИТУ поставило его на самую «ответственную» работу — сучкорубом на лесоповале. Такая работа вполне соответствовала его уровню. А что? Ну не давать же ему в руки бензопилу? Сломать же может! Или, не дай бог, покалечить кого-нибудь! Так бы он и рубил сучья все пять лет, но… Теперь уже невозможно сказать, что толкнуло Масюру на побег. Из места заключения он бежал в компании двух матерых уголовников, которым воля не светила в ближайшие десять-двенадцать лет. Первые три дня беглецам удавалось отрываться от погони. На четвертый день поисковый отряд Внутренних войск напал на след беглецов. Подельники Масюры были пойманы почти сразу. Самому же Богдану, как оказалось впоследствии, не повезло. Убегая от преследователей, он с разбегу влетел в огромный, почти в человеческий рост, муравейник. Рыжие хозяева леса так были возмущены таким бесцеремонным вторжением в их жилище, что заполнили запахом формальдегида всю округу. Поисковые собаки мгновенно потеряли след беглеца. Так Масюре удалось избежать поимки. Около трех недель он блукал по тайге, потом еще почти столько же добирался до цивилизованных мест. Он плохо знал географию, вернее, совсем не знал. Он знал только одно — двигаться нужно на закат солнца, туда, где Львов. Так, однажды, он на ходу запрыгнул в товарный поезд, ехавший на запад. Судьбе было угодно, чтобы поезд привез его в Харьков.

Нежданный гость

Спрыгнув с поезда и осмотревшись, Масюра узнал город своей первой отсидки. Голодный, уставший, оборванный и грязный, он сразу вспомнил адрес жены своего товарища по колонии, Лысого. К Нине Тарасевич Масюра завалился уже поздно вечером. Женщина не сразу узнала его. Когда же узнала, то радости не выказала. В дом пустила, но сразу предупредила: мол, неприятностей мне не надо, муж все еще сидит, а ты, красавец, судя по всему, в бегах. Отдохнешь, отъ­ешься, а там — скатертью дорога! Масюра не возражал. Ему только и хотелось, что есть и спать. Растопив газовый котел, Нина разогрела воду в душевой, дала Богдану одежду мужа и отправилась на кухню готовить стряпню для нежданного гостя. Через пару часов вымывшийся и накормленный Богдан с наслаждением заснул на чистых простынях. Проснувшись на следующее утро, с радостью узнал, что для него уже готов завтрак. Так продолжалось несколько дней. Нина настаивала на том, чтобы Масюра как можно скорее покинул её дом, но он так отощал и обессилел за время своих скитаний, что было понятно — ему придется задержаться. Наконец, спустя неделю, хозяйка дома решительно заявила, дескать, всё, терпению моему пришел конец, сейчас ужинаешь в последний раз, а утром — чтобы и духу твоего здесь не было! Что было делать? Масюра пообещал, что утром уйдет.
За ужином он вместе с хозяйкой выпил бутылку водки. Так сказать, «на посошок». А выпив, внезапно воспылал к Нине «неземной страстью». Так, по крайней мере, он объяснял впоследствии свои действия. Масюра предложил женщине, которая была моложе его матери лишь на пять лет, «заняться любовью». Нина категорически отказала Богдану, пояснив, что порядочные люди так не поступают, за добро и гостеприимство по-свински не платят. Масюра настаивал, Тарасевич попыталась выйти из комнаты. Богдан схватил беззащитную женщину за волосы и затащил её в спальню. Там, повалив Нину на кровать, принялся срывать с неё одежду. Тарасевич отчаянно сопротивлялась. Она расцарапала в кровь лицо насильнику, но это только раззадорило Масюру. Изловчившись, Нина дотянулась до будильника, стоявшего на прикроватной тумбочке, и с размаху разбила его о голову Богдана. Кровь залила глаза насильника. Рассвирепевший Масюра стиснул пальцы на горле женщины. Когда она перестала сопротивляться, деловито стащил с неё нижнее белье и приступил к исполнению задуманного. Он не знал, не представлял и даже не думал, что глумится над уже бездыханным телом. Когда его животная похоть была удовлетворена, откинулся на кровати рядом со своей жертвой. Осознание непоправимого пришло позже. Поняв, что сотворил, Масюра не на шутку перепугался. Нет, его не страшила неотвратимость наказания перед законом. За совершенное преступление ему предстояло держать ответ перед людьми. Перед теми людьми, что жили по ту сторону забора. Это было пострашнее, чем приговор народного суда. Масюра понял — надо бежать! Но как бежать, если у него нет ни денег, ни документов? В поисках денег он перевернул в доме каждый уголок. Ему удалось найти всего около ста рублей: все сбережения Нины Тарасевич. Еще он нашел её паспорт. И хотя паспорт был выписан на женщину, он зачем-то сунул его в карман — авось пригодится! Из тех же соображений прихватил с собой огромный кухонный нож-тесак. Потом свалил труп Нины на пол, забросал его тряпьем, которое поджег. С этим убийца и покинул столь гостеприимный для него дом. Он не знал, что тряпки не разгорелись, всего лишь дымно тлели, чем и привлекли внимание соседей.

На поиски беглого зека была поднята вся харьковская милиция
Куда идти, Масюра решительно не представлял. Ноги сами привели его на Южный вокзал. И вот здесь его подвело отсутствие какого-либо образования. На вокзале он случайно увидел расписание электропоездов до… Золочева! Масюра торжествовал — вот оно! Оказывается, отсюда, из Харькова, можно спокойно доехать на электричке до Львовской области! Откуда ему было знать, что районный центр Золочев есть не только там, а еще и в Харьковской области! Богдан купил билет на электричку, которая и привезла его в наш Золочев. Выйдя в конечном пункте назначения, Масюра загрустил. Теперь он окончательно заблудился. Он не представлял, как теперь добраться до родного дома. Поначалу он было решил ехать электричкой обратно до Харькова, но, увидев в одном из вагонов милицейский патруль, струсил и передумал. Масюра зашагал куда глаза глядят. Теперь ему было все равно куда! Главное, подальше отсюда. Выйдя за околицу Золочева, Масюра прошел около двух километров, когда увидел неподалеку в поле полуразрушенное строение. Что-то родное и хорошо знакомое согрело его сердце. Сомнений не было: перед ним была бывшая свиноферма! На его счастье в полуразрушенном здании оказалась целой одна комната. Скорее всего, это был бывший кабинет заведующего. Там стоял письменный стол, старенький диван, а стекло в единственном окне не было разбито. Здесь Масюра и решил заночевать. На следующий день, проснувшись, он на всякий случай решил осмотреть окрестности — мало ли, вдруг найдет что-нибудь полезное, а главное, съестное. Метрах в ста от строения он обнаружил две пустые силосные ямы. Когда-то, еще до горбачевской перестройки, они были сделаны по всем правилам: с откосами и бетонированными стенками и дном. Теперь же, в июле 1991 года, когда перестройка достигла своего апогея, ямы стояли заброшенными, как и всё в когда-то, видимо, процветавшем хозяйстве. Не найдя ничего для себя полезного, Масюра вернулся на ферму. Весь день он просидел в своей комнатке, боясь высунуть нос, а вечером улегся спать, успокоив себя тем, что уж назавтра он точно покинет гостеприимную ферму. Он не знал, что на поиски беглого зека, совершившего убийство, была поднята вся харьковская милиция.
Масюра проснулся ночью от чувства голода. Ругая себя за то, что, убегая из дома Тарасевич, не прихватил с собой никакой еды, с трудом дождался утра. Когда наступил рассвет, поплелся назад в Золочев. В кармане были деньги Нины, на которые он надеялся купить продукты. Найдя вывеску с надписью «Продмаг», стал дожидаться открытия магазина. Через час к магазину подтянулись двое местных аборигенов забулдыжной наружности. Тоскливо побродив вокруг дома, уселись на покосившуюся лавочку у крыльца. Часам к десяти утра появилась продавщица. Масюра, у которого от голода уже свело желудок, вошел в торговый зал. Увы, его надежды не оправдались. Летом 1991 года в продовольственных магазинах можно было купить только несколько засохших лавровых веток. На вопрос Богдана, дескать, а можно ли купить что-нибудь из еды, продавщица равнодушно указала на пустые прилавки: выбирайте! От этого жеста Богдан еще больше захотел есть. «Где можно купить еду?» — спросил он. Продавщица пожала плечами: «Спросите у Горбачева!» Выйдя наружу, Масюра увидел давешнюю парочку аборигенов. К ним он и обратился за помощью. Двое забулдыг, посовещавшись, позвали Масюру за собой. Через несколько минут они уже стучали в ворота добротного дома. Вышедшая хозяйка выслушала гостей, взяла у Масюры «четвертак» (двадцать пять рублей) и через несколько минут вынесла большой кусок сала, кольцо домашней колбасы, полбуханки хлеба, пару луковиц и трехлитровую банку самогона. Масюра ликовал — жизнь продолжается! Новые знакомые предложили Богдану устроить царский пир на местном кладбище. Там, пристроившись у одной из могил, Богдан стал запихивать в рот куски хлеба, колбасы, сала, словом, все то, что удалось раздобыть, не забывая запивать все это самогоном. После второго стакана он захмелел и не заметил, как заснул.
Проснувшись среди ночи, Богдан не сразу сообразил, где находится и что, собственно, с ним произошло. Вспомнив, огляделся. Вчерашних собутыльников и след простыл, хуже того, вместе с ними исчезла еда и банка с самогоном. Страшная догадка осенила Богдана. Проверив карманы, понял — его обворовали! Проклиная вчерашних собутыльников: дескать, сволочи, вот как ответили за добро, дождавшись утра, пошел к уже знакомому дому. Заспанная хозяйка, узнав вчерашнего гостя, открыла ему дверь. Приставив к горлу пожилой женщины нож, Масюра потребовал у неё еды, самогона и денег. Что было ей делать? Конечно же, грабитель получил все требуемое. А напоследок, уходя, полоснул ножом по горлу женщины.
Вернувшись на ферму, приступил к трапезе. Он был спокоен, сыт и пьян. Ничего не предвещало беды. Ближе к полудню провалился в тяжелое, липкое, душное полузабытье. Он не знал, что его жертва жива, что местный участковый уже допросил его вчерашних собутыльников, что они уже опознали его по фотографии в ориентировке по розыску и что из Харькова на подмогу участковому уже мчатся пятеро бойцов местного ОМОНа. Ночью Масюра проснулся. Животное чутье разбудило его. Бесшумной тенью выскользнув за дверь, Масюра прислушался. К ферме, приглушенно переговариваясь, приближалось несколько мужчин. Чувство опасности, исходившее от них, заставило Масюру опрометью броситься в ночную темноту. Он бежал, не разбирая дороги и ничего не видя впереди и вокруг себя. И с разбега рухнул в одну из бетонированных силосных ям. Свалившись на бетонное дно с шестиметровой высоты, услышал какой-то страшный треск и понял, что это был треск его собственных костей. А потом потерял сознание от страшной боли.
Очнулся он уже в больничном боксе следственного изолятора. Обе ноги и левая рука были забраны в гипс. Возле койки сидел незнакомый мужчина с усталым лицом. Масюра стал лепетать, что всему виной голод, что не хотел убивать женщину, давшую ему продукты, что если бы не голод… Незнакомец устало спросил: «А Нину Тарасевич тоже с голодухи убил?» И показал Масюре паспорт Нины, который Богдан зачем-то сунул в карман брюк. Масюра понял — жить ему осталось недолго и смерть его не будет легкой. Через день его нашли в палате висящим в петле. Дело о самоубийстве подозреваемого закрыли быстро…