Чебурашкины песни на поминках генерала Прозорова

В Харьковском академическом русском драматическом театре им. А. С. Пушкина состоялась премьера «Трех сестер» в вольной интерпретации пьесы А. П. Чехова режиссером Александром Серединым, который также является автором музыкального оформления и сценографом этого спектакля.

Бездействующие лица

Попробуем разобраться, чем же решил удивить нас неуемный «авангардист» (а мы помним его предыдущие экспромты!), приглашая на предпремьерный показ? Во-первых, жанровым определением — «Чехов моего детства на два действия», и темой замысла — «Спектакль погружает нас в атмосферу легкой и светлой ностальгии по детству, когда все было возможным и прекрасное будущее открывалось перед нами». Эдакая трактовка «Трех сестер» не вызвала бы удивления в детском театре, хотя вряд ли там до такого додумались. Да и в чем суть, если и без того ясно, что персонажи чеховской пьесы естественным образом когда-то были детьми? Но в перечне-то действующих лиц «Трех сестер» только взрослые, умудренные жизненным опытом люди…
Итак, на дне рождения Ирины, третьей дочери генерала Сергея Прозорова, умершего в этот же день несколько лет назад, в доме сестер собираются бездействующие лица спектакля и совсем не из чеховской пьесы. Зомбированные детскими воспоминаниями режиссера, они тихо-тихо что-то нашептывают о коллизиях, которые с ними якобы происходили в далеком городе на Старой Басманной улице.
Буквенный гул, который практически невозможно сложить в слова даже несмотря на свисающие над головами актеров несколько микрофонов, позволил понять только одно — низкий профессиональный уровень артистов, не владеющих голосовыми связками. Наверное, оттого-то в программке и напечатали краткое содержание пьесы Антона Чехова из Википедии.
В спектакле нет оправдания ни поведению актеров, ни времени и месту действия. Кто они, эти люди, и зачем требуют к себе внимания? Попытка определить жанровую принадлежность ни к чему не привела. Очевидно, перед исполнителями всех ролей была поставлена конкретная задача: не взаимодействовать, не выражать эмоций, не конфликтовать, а лишь робко повествовать и комментировать свое появление. Артисты легко справились с наставлениями постановщика и без особых усилий слились в однородную биомассу. Один плюшевый Чебурашка оставался естественным. Обаятельное ушастое чудо, появившись на несколько секунд, оживило все вокруг, радуя нас на­ивным выражением игрушечного личика.
Кто не был свидетелем этого зрелища, спросят: «При чем здесь Чебурашка?». Оказывается, мелодии Владимира Шаинского из одноименного мультфильма были любимы Ирочкой Прозоровой и Коленькой Тузенбахом, который и подарил ей на день рождения это ушастое чудо. К сожалению, Соленый пристрелил Тузенбаха слишком поздно, было бы уместнее прикончить его за пианино, еще до того момента, когда он вместе с большим детским хором Всесоюзного радио и телевидения СССР признался, кем является на самом деле: «Я был когда-то странной игрушкой безымянной», — и до последних слов, пока не замолчал солист детского хора Сережа Парамонов. А ведь до этого откровения нам долго внушали, что Николай Львович — барон. После вокала такому утверждению мог поверить лишь тот, кто не видел настоящих баронов даже в кино. Сам себя выдал: не барон он, а Чебурашка…

Жаль, что нет цензуры!

Сестры — три девицы без определенного рода занятий из никому не известного города, название которого, стесняясь произнести вслух, они оговаривают «не станем называть, кабы чего не вышло». В результате детских впечатлений Середина три героини Чехова, наделенные трагической судьбой в пьесе, на сцене обезличены, лишены индивидуальных качеств и осмысленного присутствия. Зачем они нужны, если никто из представителей мужского пола не обращает на них должного внимания? Да и их отношение к мужчинам не является исключением. Никто ничего друг от друга не хочет. Присутствующие на сцене равнодушно исполняют не роли, а функциональные обязанности артистов какого-то странного театра.
Трехчасовое однообразие действовало как сно­творное, и многие зрители чуть не проспали антракт, после которого в зале осталась лишь третья часть мучеников, приглашенных на предпремьерный показ. Среди беглецов, потерявших терпение, оказался и один известный театральный критик, ранее, кстати, не замеченный в исчезновении с трудносочиненных спектаклей. А на этот раз — не усидел…
Те зрители, кто не щадя своего времени, таки дождались финального монолога, впали в прострацию — Оленька, Машенька и Ирочка под чебурашкину мелодию травестийными голосами бессмысленно произносили текст самого красивого из всего чеховского наследия трио-монолога: «Пройдет время, и мы уйдем навеки, нас забудут, забудут наши лица, голоса и сколько нас было, но страдания наши перейдут в радость для тех, кто будет жить после нас». Смею заверить вас, дорогие сестры, что в этом спектакле живущие после вас о вас и не вспоминали.
У многих снова возникнет вопрос: почему не назвал поименно артистов, играющих в этом спектакле роли? Честно скажу — пожалел. Потому что не понял, при чем здесь они и привязанная к детству режиссера труппа академического театра? Пусть создаст свой театр с репертуаром собственных конфабуляций о детских встречах с… не знаю, кто следующий. Зачем же за счет налогоплательщиков демонстрировать свои детские впечатления на сцене государственного зрелищного учреждения?
В этой связи рука тянется за цитатой и не могу отказать себе в этом: «Нужно ввести цензуру и запретить за государственные деньги издеваться над классикой. Хочешь уродовать классиков — трать свои деньги» — так считает Римас Туминас — режиссер с мировым именем.

«Шеф-повар» с бензопилой

Теперь о тревожной проблеме, которая, знаю, волнует многих.
Говорят, что театр — живой организм, который действует от своих ощущений и желаний. Если данное утверждение соответствует действительности, то у театра должна активизироваться иммунная система, не дающая проникнуть в тело труппы паразитам. Называется это профессиональным инстинктом самосохранения, носителем которого является творческий лидер театра. Что же случается, если сам лидер и есть заразный «нахлебник», использующий «живой организм» как питательную среду своего обитания? Насыщаясь, паразит-вождь угнетает витальные процессы, ослабляя творческую деятельность всех без исключения жизненно важных систем. Распространяющаяся зараза поражает иммунную систему, и театр впадает в сомнамбулическое состояние. Актеры превращаются в бездумных исполнителей чуждой их природе воли, а режиссер-нахлебник их верой в себя утоляет чувство собственного голода. Поскольку сам он ничего интересного придумать не может, гурман начинает готовить сценические «блюда» из классических пьес. В результате мы попадаем на очередную премьеру театра синкретических культов, где режиссер превращает живого человека в еле дышащий муляж некоего инфантильного персонажа, не способного оправдывать на сцене причины и следствия своих же поступков. Работающая над спектаклем группа так называемых «единомышленников» начинает глумиться над общепризнанными ценностями, превращая классический шедевр в повод для насмешек. Делается это для того, чтобы привлечь к себе нездоровый интерес. На репертуарной афише появляется привлекательное название известной пьесы, а на выходе мы имеем эпатажную для просвещенного зрителя и забавную для плохо образованного тинейджера пошлую поделку. Театр, имеющий статус академического государственного, таким образом оказывается деморализованным и сегодня находится на грани духовно-нравственного кризиса, порождающего массу негативных проявлений. Трудно прогнозировать, к чему это приведет, скорее всего, к потере интереса к тому, чем сегодня занимается малая часть труппы.
Современная жизнь выдвинула по отношению к театру комплекс требований, внутри которых одно из важнейших мест принадлежит эстетической грамотности. Ряд хорошо образованных режиссеров проповедует свою эстетику посредством адаптации классических произведений под нынешний темп жизни и веяния моды, но при этом не изменяя сути этих вещей, призванных нести зрителю культуру отношений. В случае со спектаклями последних лет Харьковского академического театра им. А. С. Пушкина — «Племя», «Герой нашего времени», «Нигилисты», «Три товарища» и «Три сестры» — происходит все наоборот. Интересно, кто у Александра Середина будет следующей жертвой после Булгакова, Лермонтова, Тургенева, Ремарка и Чехова?
Вы забавляетесь, уродуя человеческие судьбы доверившихся вам молодых актеров. Они получили высшее актерское образование, чтобы в дальнейшем совершенствовать свое мастерство на сцене академического театра, но, попав под ваше влияние, забывают, у кого и на кого они учились. Вчера юные таланты бегали нагишом, сегодня три часа шептались на сцене и пели чебурашкины песни, а что с ними будет завтра? Театр не прощает тех, кто так легко предает его идеалы. Он заставит возвратить интерес публики к тому, что называется ЖИЗНЬЮ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ДУХА.